冰封纪事 （无删减版）

Полуденное солнце играло на ледяной глади Сунгари, превращая её в огромное матовое стекло. Я сидела на корточках у проруби, наблюдая, как спасатели снова и снова опускали верёвки в тёмную воду - и вытягивали их пустыми. Старик Чжан говорил, что здесь подо льдом есть подводные течения, и если человек попадёт туда, обратной дороги нет.

Его армейская шинель всё ещё висит на гвозде за дверью. Пачка сигарет "Дацяньмэнь" в кармане уже отсырела и покрылась плесенью. Я часто разговариваю с шинелью, будто в её складках ещё сохранилось тепло его тела. В полицейском отчёте слова "героический поступок" расплылись от чернил, осталась лишь нечёткая последняя иероглифа, как следы на льду, готовые растаять.

Каждое утро я приходила к реке. Лёд поскрипывал на морозе, будто отвечал мне без слов. Иногда я приносила два замороженных груша - одно оставляла на льду, другое медленно ела сама. Талая вода рисовала на льду причудливые узоры, похожие на следы, которые он оставил в снегу во время нашей последней ссоры.

Заводское радио ежедневно объявляло производственные показатели и списки передовиков. Его инструментальный ящик всё ещё стоял в углу цеха, масло на гаечных ключах засохло и превратилось в ржавчину. Коллеги говорили, что если бы он не пошёл в тот день к реке, сейчас бы тоже был в списках передовиков. Я пересчитывала детали в ящике - винты, шайбы, пружины - они лежали там молча, как невыполненные обещания.

Железная труба котельной дрожала на ветру, а старый Иван всё напевал фальшивую "Катюшу". Он рассказывал, что сибирские железнодорожники в самые холодные ночи поливают рельсы водкой, чтобы те не трескались. Я вспоминала оставленную им бутылку - она до сих пор стоит на верхней полке шкафа, красная звёздочка на крышке уже выцвела.

Фотография на свидетельстве о браке желтела, лица двоих постепенно стирались. Я положила железнодорожный значок поверх снимка - холод металла проступал сквозь бумагу, оставляя бледный кружок. За окном берёзы качались на ветру, их голые ветви чертили на небе линии, похожие на незаживающие раны.

Как говорил Толстой: "Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему". А наша история так и осталась в этой бесконечной зиме, как нетающий лёд на Сунгари, безмолвно отражающий слепящее солнце.